Рассказ актера из Мариуполя — ключевого свидетеля в Гаагском суде по делу об ударе по драмтеатру, в котором укрывались женщины и дети

Три года назад, 16 марта 2022 года, российская армия сбросила на здание драмтеатра в Мариуполе авиабомбу. На тот момент в театре, по разным оценкам, прятались от 600 до 1500 человек. По данным прокуратуры Донецкой области, в тот день погибло около 600 людей, издание Associated Press подтверждает эту цифру. Сергей Забогонский, который играл на сцене драмтеатра 19 лет, рассказал изданию «Новости Донбасса» о том, как он не верил, что будет война, и как пережил бомбежку в драмтеатре.

Я тогда подумать не мог, что Россия может что-то плохое сделать Украине. Сейчас мне за такие мысли стыдно

Сергей родился в Луганске, но когда еще был совсем маленьким, семья переехала в Горловку, там он и вырос. Он всегда хотел стать актером, еще не получив образования, начал играть в местном театре. Режиссер заметил талант молодого актера и рекомендовал его в Донецкий академический областной драматический театр. В начале нулевых Сергей переехал в Мариуполь и устроился туда работать.

Сергей был счастлив — он играл на большой сцене одного из самых старых театров на Донбассе и сразу же влюбился в Мариуполь. Со временем ему предложили преподавать актерское мастерство в колледже, но у актера не было высшего образования. В 2010 году он поехал в Луганск и поступил в Академию культуры и искусств. Когда началась война, он еще не закончил учиться.

«Над городом летали самолеты, и я видел, что это не украинские самолеты. Я про войну тогда не думал даже, был уверен, что это быстро закончится, все договорятся. Я спокойно ходил по городу, хотя центр уже обстреливали. Никому не было страшно, все ходили по своим делам, я продолжал учиться. Я тогда подумать не мог, что Россия может что-то плохое сделать Украине. Сейчас мне за такие мысли стыдно».

Сергей говорил, что он не так сильно обращал внимание на то, что происходит вокруг — в 2014 у него родилась в Мариуполе дочь, он был полностью погружен в отцовство, приехал на роды из Луганска.

«В Мариуполе под окнами бегали, стреляли. Я просыпаюсь и не понимаю, что происходит, а жена мне говорит: „Постреляют и успокоятся, спи давай“. Не было страшно почему-то. Были отдельные закутки, где шли бои, но мы не понимали, насколько все серьезно и страшно».

В 2015 году Сергей должен был закончить образование. В день экзамена студентов вместо аудитории посадили в автобусы и отвезли в Россию. Сергей вспоминает, что все было настолько быстро, что он не успел понять, что ему делать. Он не хотел ехать, но нужно было закончить институт. В Краснодаре у них приняли все экзамены и через три для отвезли обратно в Луганск. Сергей вернулся к семье в Мариуполь. С родственниками в оккупированных Горловке и Луганске он постоянно держал связь.

«Они говорили, что их обстреливает Украина, а при России у них стали цены меньше и коммуналка. У нас говорили обратное. Я не знал, кому верить, и занимал нейтральную позицию. Никто ничего не понимал».

Сергей постоянно повторяет, что ему стыдно за свою позицию тогда. В 2015 году ему пришлось еще раз поехать в Луганск, чтобы забрать свой диплом. Ехать уже было страшно — многие писали о том, как обыскивают и задерживают людей на блокпостах. Он удалил все проукраинские посты в соцсетях и поехал.

«Блокпосты на въезд я прошел без особых проблем. В Луганске почти не было уличного освещения, женщина, у которой я снял комнату, жаловалась на огромные цены. Я еще приехал перед 9 мая, там по улицам танки ездили, техника военная, все в этих российских флагах. Я злился, я все-таки жил в этом городе, видеть все это было ужасно. Стало очень много бездомных людей, которые постоянно подходили просить денег. Я очень хотел как можно скорее вернуться в Мариуполь. По дороге обратно проверки были очень жесткими. Меня отвели в отдельную комнату, полностью проверили мой телефон, заставили раздеться. Задержали так меня и еще одну женщину, она была из военного городка. Мы были на этом блокпосту часа четыре».

Вернувшись в Мариуполь, Сергей решил, что больше не поедет на оккупированные территории. Он воспитывал детей, играл на сцене и преподавал актерское мастерство и сценическую речь в местном колледже.

Мариуполь тем временем расцветал, в него вкладывались большие деньги, как говорит Сергей, «город-красотулька». Но в его театре были люди, которые очень ждали прихода России.

«У нас был актер Сергей Мусиенко, он прямо ждал русского мира. Тогда я спокойно с ним еще мог разговаривать. Мы не сходились во мнениях по поводу того, что Мариуполь должен стать российским, но мы оба говорили о том, что Украина и Россия должны договориться. Я все еще был уверен, что это все временно, что это не война».

Сейчас Сергей Мусиенко работает на оккупационные власти в Мариуполе и уже стал режиссером разбомбленного Россией драмтеатра.

В театре организовалась целая коммуна

24 февраля 2022 года руководитель театра написал всем сотрудникам, что никаких репетиций не будет, вся деятельность остановлена. Жена Сергея Евгения взяла дочь и сказала, что будет прятаться в драмтеатре. Сергей остался дома с сыном от первого брака, они готовили еду и приносили ее семье в театр. Быстро ситуация начала ухудшаться — обстрелы с каждым днем усиливались, пропал свет, газ, отопление и вода. Сергей с сыном перебрались к Евгении в театр. Там было большое подвальное помещение, в котором когда-то находился ресторан. Он не был никак оснащен, но его указали в списках бомбоубежищ Мариуполя. В театр начали приходить люди.

«Я договорился с кем-то из городского управления, чтобы к театру подъезжала машина с водой. В театре организовалась целая коммуна, во многом благодаря моей супруге. У нас была своя охрана, медпункт, водоносы, даже люди, которые сжигали мусор. В марте у нас уже было где-то полторы тысячи человек, я все время всем говорил: „Идете в туалет — возьмите с собой хотя бы литра 2 воды“. Но есть люди понимающие, а есть люди, которым во всех смыслах насрать. Нам с женой потом приходилось выгребать все из этих унитазов».

Все окна были забиты, не смогли закрыть только витраж — он был слишком высоко. Сергей всегда ругался, когда дети играли около них. Люди спали на всем, что могли найти, мягкие части от кресел в зрительных залах разобрали, чтобы на них можно было лечь, бархат со сцены и занавесы тоже раздавались людям. Всех старались селить у несущих стен, чтобы никто не пострадал в случае обстрела. Люди спали сидя, а иногда даже по очереди, театр был переполнен. У здания собирались колонны машин, которые ждали зеленых коридоров, часто они попадали под обстрелы и в итоге оставались в театре — кто-то на пару дней, а кто-то надолго.

«У нас было очень много животных — кошек, собак. Но я ни разу не слышал, чтобы кто-то из них гавкнул, все сидели очень тихо. Был один мужчина, психолог, он был со своим попугаем. Этот мужчина все время развлекал детей и отвлекал их от происходящего».

У драмтеатра появилась полевая кухня. Сергей каждый день ходил по городу в Международный Красный Крест, в городской Красный Крест, больницы, волонтерские организации — для людей в драмтеатре нужно было доставать лекарства, средства гигиены, еду, генераторы.

«Я до сих пор не знаю, почему мне не было страшно ходить под обстрелами. Я помню, как однажды мне Игорь Матюшин сказал, чтобы я пошел к полицейскому участку и забрал оттуда „Мивину“. Со мной пошел один парень, Дамир. Вокруг нас все летает, взрывается, он постоянно пытался спрятаться куда-то. Потом он сказал, что больше никуда со мной не пойдет. А я уже не обращал внимания на обстрелы. Я просто знал, что на мне лежит ответственность за людей, и делал свою работу».

Каждый вход в театр охраняли волонтеры, они сменялись каждые четыре часа. Перед зданием с двух сторон написали огромными буквами слово «ДЕТИ». Тогда еще казалось, что это может сохранить жизни людей.

Вижу перед собой труп маленькой девочки, она по возрасту была как моя Полина

Обстрелы и бомбардировки Мариуполя становились все сильнее с каждым днем. 15 марта взрыв раздался совсем рядом с театром, воронка от прилета была 7 метров глубиной.

Утром 16 марта жена позвала Сергея поговорить в электроцех, чтобы их там никто не отвлекал. Она сказала мужу, чтобы будет выезжать с дочерью, Сергей только успел сказать, что он все понимает, как раздался взрыв.

«Я услышал только хлопок, знаете, как будто очень громко хлопнули в ладоши. Мы находились где-то в 20 метрах от эпицентра взрыва. С обеих сторон от нас были металлические двери противопожарные, они очень тяжелые. Я успел только увидеть, как одна из них летит в спину и в голову жене. На меня, как оказалась, другая летела. Они сложились над нами как шалаш. У меня одна рука была свободная, я не знаю откуда я взял силы, но я скинул сначала с себя дверь, потом с Жени.

Мы хотели бежать через сцену к детям, они были в бомбоубежище, Выходим, а там просто груда металла, софиты, балки над потолком, все в одну кучу, короче, сцены просто нет. Жена побежала через подвал, я выбежал на улицу. Там все развалено, из-под завалов слышны крики, рядом мальчик кричит: „Папа, папа!“ Я начинаю орать на всех вокруг, чтобы разбирали срочно завалы. Я бегу дальше искать дочь. Захожу в драмтеатр, пробираюсь через останки тел. Вижу перед собой труп маленькой девочки, она по возрасту была как моя Полина. Мне пришлось ее перешагнуть, я понимал, что ей уже не помочь. Она до сих пор у меня перед глазами стоит».

«Я спускаюсь в бомбоубежище, оно чудом уцелело. Нахожу дочь, сына, жена уже была с ними. Я говорю им уходить к моему отцу, он жил недалеко. Я остался, начал ходить по этажам. Помню, что все кричали, повсюду конечности, кровь. Ко мне подбежала одна волонтерка и начала мне говорить: „Назару половину черепа срезало!“, это был ее парень. Что было дальше, я плохо помню, у меня все смешалось».

«Я хочу, чтобы здание драмтеатра перестало быть театром, там должен быть мемориал всем погибшим»

Из Мариуполя практически не было возможности выехать на подконтрольную Украине территорию, семье Сергея пришлось выбираться через Россию. Побыв недолго у родственников в Подмосковье, они выехали в Европу.

Брак Сергея распался, он говорит, что и до полномасштабной войны они с женой думали про развод, но после обстрела драмтеатра Евгения окончательно приняла решение разойтись. Она поехала с дочерью в Париж, а Сергей с сыном в Чехию.

Сергей нашел работу на автомобильном заводе, где ему было тяжело — травма плеча давала о себе знать. Сергей обследовался у врачей, ему сказали, что нужно делать операцию и проходить полгода реабилитацию. Он принял решение отложить лечение — возможности не работать столько времени у него нет.

Студенты Сергея позвали его работать в украинский театр в Эстонии, он переехал туда через год после трагедии в драмтеатре. Оказалось, что мест для «возрастного актера» в театре нет — Сергею 48 лет. Ему пришлось согласиться на должность монтажника сцены. Другую работу найти сложно, для этого нужно выучить язык. А свободного времени у него практически нет — чтобы записать это интервью, нам понадобилось три дня, Сергею приходилось прерывать разговор из-за срочных вызовов на работу.

«Я тридцать лет отработал актером, я больше всего в жизни люблю играть на сцене. Мне все равно что играть, лишь бы снова оказаться на сцене. Это чувство, когда вы идете на поклон — это не просто ощущения сделанной работы, ты как будто в воздух поднимаешься. Каждая роль меняла меня, наполняла. А сейчас я каждый день монтирую сцену, но выйти на нее не могу. Это так больно!»

Сергей очень хочет вернуться в Украину. Но сейчас он проходит в Гаагском суде ключевым свидетелем по делу о бомбардировке драмтеатра в Мариуполе. По условиям суда ему нельзя подвергать свою жизнь опасности, приехать домой он сможет, только когда закончится война. Он готов ехать в любой момент:

«Здесь все чужое, я хочу к своим, я хочу чувствовать родное. Я никогда не думал, что стану таким патриотом. Я 45 лет говорил на русском языке, уже три года я делаю все, чтобы не просто всегда говорить на украинском, а думать на нем. Я жалею, что пришел к этому так поздно».

Когда Сергей ночует с кем-то в одном помещении, ему говорят, что он кричит во сне: «Воздух!» Так он кричал в драмтеатре каждый раз, когда начинались обстрелы, чтобы люди легли на пол. Он признается, что не бывает и дня, когда бы он не вспоминал трагедию в драмтеатре, особенно девочку, которую ему пришлось перешагнуть. Когда он говорит об этом, нам приходится взять паузу — Сергей плачет. Я спрашиваю его о возвращении в Мариуполь, Сергей не задумываясь отвечает, что первым вернется, когда город освободят:

«У меня нет другой цели в жизни, кроме как вернуться домой. Пусть у меня не будет там жилья, пусть все придется восстанавливать — это мой дом. Только я хочу, чтобы здание драмтеатра перестало быть театром, там должен быть мемориал всем погибшим. Невозможно играть спектакли на костях».